Ага. Папаня умер, потому что отдал душу демону за месть, а маманя в лучших Шекспировских традициях убилась следом. Многие писали в отзывах, что Лиззи в этом рассказе показана, как настоящая, сильная женщина - по отношению к Сиэлю, это, может, и так..
Название: Помоги Мне Боже (God Help Me)
Автор: GoodbyeMyHeart
Переводчик: Jyalika
Бет: *раскрываю объятия всем желающим*
Фэндом: Kuroshitsuji
Пэйринг: Лиззи/Сиэль, Сиэль/Себастьян
Рэйтинг: R
Жанр: драма, ангст, десфик, POV Лиззи.
Размер: маленькое миди. Первая часть серии Emptiness Saga.
Саммари: Сиэль разбивал мое сердце столько раз, что я давно уже сбилась со счета. Он снова и снова предавал все клятвы и обещания, когда-либо данные мне. Но я все равно не могу перестать его любить.
Разрешение на перевод: запрос отправлен.
Размещение: только с моего разрешения. Велкам в личку или на мыло. (где найти твое мыло?)
Дисклаймер: не мое, ничего не воровал, никому не предлагал, ни за что не привлекался!
Ссылка на оригинал: http://www.fanfiction.net/s/5394016/1/God_Help_Me
Варнинги: Ангст просто-таки чернушный. И десфик. И моральные/физические извращения, а так же яой и даже (о ужас!) гет! В общем, полный набор, да.
Плюс старую англиканскую брачную клятву я извратила, как могла. Каюсь.
- Дорогие друзья, мы сегодня здесь собрались перед ликом Господа Нашего и перед лицом этой компании, дабы соединить священными узами брака…
Он стоит рядом со мной, переминаясь с ноги на ногу. Украдкой кидаю на него взгляд из-под своей вуали.
Сиэль волнуется: взгляд его голубых глаз скользит по залу, перепрыгивая с одного лица на другое, тщательно избегая смотреть на меня и священника. Он перекручивает кольцо главы рода Фантомхайв на своем пальце снова и снова. Щелкает каблуками по деревянному полу церкви, перекатываясь с пятки на носок, с носка на пятку.
Мы так молоды.
- …извещающее нас о мистическом союзе между Христом и Его Церковью…
Краем уха я улавливаю его тихий презрительный хмык. Мое сердце пропускает удар.
Сиэль никогда не придавал религии особого значения. Все, что для меня священно - для него не имеет смысла. И снова он перекатывается с носка на пятку, туда и обратно, словно пытаясь утихомирить расшалившиеся нервы, словно желая сейчас быть где угодно, но только не тут. И на меня он совсем не смотрит. Словно меня здесь и нет.
- …не должен быть принят безрассудно или же с пренебрежением; но обдуманно, трезво, с почтением, должным образом принимая во внимание причины, ради которых брак был рукоположен: одна из которых рождение детей.
Вот теперь он, наконец-таки, обращает внимание на свою закрытую вуалью невесту. Сиэль окидывает меня взглядом сверху донизу, а потом слегка приподнимает уголки губ в едва заметной улыбке, словно пытаясь меня подбодрить. Но момент быстро проходит, и он снова сдвигает брови.
Вверх-вниз. Щелчок каблуков по деревянному полу. Он явно не хочет здесь быть.
Снова и снова Сиэль перекручивает туда-сюда кольцо на пальце, перекатывается с носка на пятку, с пятки на носок. Он поднимает скучающий взгляд на расписной потолок, а потом резко скашивает свой единственный глаз влево. Я знаю, ему хочется развернуться к толпе лицом и найти там того, кто смотрит сейчас ему в спину особенно пристально. Да и мне самой этого тоже хочется.
Я протягиваю свою ладонь и осторожно дотрагиваюсь до его руки. Он сразу же замирает.
- Если кто знает причину, по которой эти двое не могут скрепить свой союз узами брака - говорите сейчас или умолкните навеки.
Он уже открывает рот, полностью готовый во всеуслышание высказать свое несогласие, но потом кидает на меня долгий взгляд и отворачивается, поджимая губы и опуская глаза. И снова – щелк-щелк каблуков.
Я отпускаю его рукав, крепче сжимая слегка дрожащими пальцами букет.
Священник поворачивается ко мне:
- Элизабет Миддлфорд, - обращается он ко мне с ободряющей улыбкой. – Готова ли ты взять этого мужчину в свои законные мужья? Готова ли ты любить его, беречь его, поддерживать его как в счастье, так и в горести, как в болезни, так и во здравии, оставив всех других позади, хранить верность только ему одному, пока смерть не разлучит вас?
Я поворачиваюсь к Сиэлю; он берет меня за руку. Его пальцы холодные и жестокие.
- Да, готова, - отвечаю я твердо.
Сиэль улыбается мне мягко, но думает явно о чем-то другом.
Священник обращается к нему:
- Сиэль Фантомхайв, готов ли ты взять эту женщину в свои законные жены? Готов ли ты любить ее, беречь ее, поддерживать ее как в счастье, так и в горести, как в болезни, так и во здравии, оставив всех других позади, хранить верность только ей одной, пока смерть не разлучит вас?
Он сомневается. Я это вижу. Вижу, как он приоткрывает губы и как язык его прижимается к небу, начиная формировать первый звук откровенного ‘нет’. Я напрягаюсь, и он чувствует, как моя рука начинает выскальзывать из его хватки. Он не видит меня за вуалью, но ему этого и не требуется, чтобы понять, какое отчаяние я сейчас чувствую.
Неужели он действительно скажет ‘нет’?
Сиэль опускает глаза.
- Я… готов.
В его словах нет ни капли искренности.
Но священник только удовлетворенно кивает; он, судя по всему, не видит в этом ничего странного.
Сиэль берет кольцо и, больно сжав мою руку, одним движением надевает золотой обок мне на палец, проговаривая клятву серьезным и немного отчаянным голосом.
- С этим кольцом я беру тебя в жены; этим телом я…тебе поклоняюсь…и всеми своими земными благами я тебя наделяю, - он немного нервно облизывает свои пересохшие губы. – Аминь.
Священник снова кивает, улыбаясь.
Мимо нас эхом проносятся слова его ответной молитвы, а Сиэль все не отпускает мою руку, не в силах отвести переполненного недоверчивым шоком взгляда от золотого кольца на моем безымянном пальце.
А потом он отворачивается к толпе, выискивая взглядом чье-то лицо.
За своей вуалью я пытаюсь незаметно проследить направление его взгляда.
И натыкаюсь на до боли знакомую фигуру. Фигуру молодого человека, сидящего в последнем ряду, рядом с дверью, с вежливо сложенными на коленях руками. Персонифицированная тьма в костюме дворецкого.
Оборачиваюсь к Сиэлю.
Он смотрит на него, не отрываясь, и в глазах его я отчетливо вижу то, чего раньше там никогда не замечала. Болезненную, нездоровую тягу. Желание.
На меня он так никогда не смотрел.
-…чтобы смогли они увидеть детей своих детей, в третьем и в четвертом поколении. Аминь.
Уверена, если немного поднапрячься, то можно услышать, как мое сердце разбивается вдребезги.
***
Сиэль со мной нежен. Слишком нежен.
Мы так молоды.
Мое платье скомканной кучей валяется на полу вместе с камзолом и бриджами Сиэля. Он целует мои губы, мою шею и мои груди, которых не было еще год назад, а у меня в голове эхом звучат слова священника: детей своих детей. детей своих детей.
Почему-то у меня такое ощущение, что он просто хочет побыстрее со всем этим покончить. Не успели мы вернуться домой, как только настала ночь, он закрыл на щеколду дверь в нашу спальню, поцеловал меня нежно и спросил, готова ли я.
Я могла бы ему ответить, что была готова еще с того момента, как наши родители много лет назад сообщили нам о нашей помолвке. Но Сиэлю бы такой ответ не понравился, знаю.
В конце концов, наша свадьба, обещания у алтаря и даже свадебная ночь для него лишь дело долга – ничего больше.
Сиэля не в чем обвинить: его прикосновения нежны и приятны. Он ласкает меня аккуратно, старательно, и шепчет мне на ушко о том, как ему всегда нравились мои светлые волосы, и спрашивает, удобно ли мне. Как будто приглашает на чашечку чая. Из вежливости.
Обращается со мной, как с фарфоровой статуэткой, которой абстрактно любуешься в музее и которую очень важно не разбить.
Я ведь люблю его. Я люблю моего Сиэля. Как он может этого не видеть? Как может этого не чувствовать в каждом моем взгляде, прикосновении, поцелуе?
детей своих детей. детей своих детей. детей своих детей.
Сиэль пульсирует во мне горячо, и я выдыхаю, и он выдыхает.
Выдыхает не мое имя. Его.
Себастьян.
И второй раз за этот день мое сердце с оглушительным звоном разбивается, разбивается на сотни осколков.
Я делаю вид, что ничего не произошло. Делаю вид, что ничего не услышала, ничего не поняла.
Сиэль сначала ощутимо напрягается, а потом закрывает глаза устало и, наклоняясь, целует меня в щеку.
- Элизабет, - начинает он. – Я…не сделал тебе больно?
Сделал. Ты сделал мне намного больнее, чем догадываешься.
- Нет, все в порядке, - отвечаю, вымучивая улыбку, и он улыбается мне в ответ.
- А…это хорошо.
Он успокаивающе поглаживает мою щеку подушечками своих аккуратных пальцев. Сиэль искренне верит в то, что мои слезы – это слезы девственницы. Он неправ.
- В это сложно поверить, правда? – шепчет он. – Мы, в конце концов, женаты, Лиззи – же-на-ты.
Сиэль тянется вниз и дотрагивается до золотого ободка на моем безымянном пальце.
Я отворачиваюсь, зарывая лицо в подушку. Какая-то часть меня не хочет, чтобы он больше до меня дотрагивался. В конце концов, это не со мной он только что занимался любовью. Не мое имя было у него на губах.
Его.
Неужели он и вправду думает, что я ничего не знаю, ничего не замечаю? Я ведь всегда догадывалась. Пока в жизни Сиэля не появился этот дворецкий, он смотрел на меня совсем по-другому. Он тоже ждал нашей свадьбы, как и я. Он меня любил.
32011-05-09 17:15:43
Автор: Ялико
Активный участник
Аватар
Зарегистрирован: 2008-04-29
Приглашений: 0
Сообщений: 30
Уважение: +2
Пол: Женский
Возраст: 22 [1989-01-26]
Провел на форуме:
7 часов 37 минут
Последний визит:
2011-06-25 12:16:45
Но стоило ему вернуться, наконец, домой после тех ужасающих месяцев…
- Лиззи? Ты уверена, что я не сделал тебе больно? Ты все еще плачешь.
Мне нечего ему на это ответить.
***
Не могу остановить слезы.
Сижу на полу в коридоре, прижимая колени к груди. Я отчаянно не хочу это слушать, не хочу слушать их. Но ничего не могу с собой поделать.
Сиэль – со мной он никогда таким не был. Со мной он всегда тихий и ласковый, и очень осторожный, и заканчивается все быстрее, чем я успеваю понять, что что-то вообще начиналось.
Но за этой дверью он стонет. Стонет откровенно, взахлеб, в голос, царапая пальцами стену. Я отчетливо слышу скрипы кровати, слышу его судорожное, прерывистое дыхание, слышу приглушенный, пропитанный медом и дегтем голос этого человека.
Я плачу тихо. Молча. Они не должны меня услышать.
Я ведь и так это знала, верно? Я и так знала причину, по которой он по ночам исчезает из нашей спальни, и почему в это время Себастьян никогда не отвечает на звон колокольчика. Верно?
Я знаю, что они делают там вдвоем.
За дверью Сиэль вдруг неожиданно громко стонет, почти кричит, и это имя на выдохе - Себастьян.
Его руки с глухим стуком сползают по стене. Утихает размеренный скрип кровати.
На долгое время наступает тишина. Я сижу в коридоре, на полу, и не могу остановить свои бесполезные слезы.
Проходит час. Может, два.
Наконец, дверь открывается, и Сиэль выскальзывает наружу, что-то шепча напоследок хозяину комнаты. А потом разворачивается и видит меня.
И резко бледнеет.
- Лиззи? Что ты тут делаешь? Что-то случилось?
Поднимаю глаза.
Как же я люблю это его лицо. Люблю эту его растрепанную одежду и эти его взлохмаченные волосы. Люблю это его виноватое выражение.
- Я просто…искала тебя, любимый. – Я нечеловеческим усилием воли надеваю на лицо маску беспечной дурочки, делая вид, что ничего не слышала и ничего не поняла. Медленно поднимаюсь на ноги, опираясь на стену. – Я хотела тебе кое-что сказать.
Сиэль осторожно дотрагивается до моего локтя, словно пытаясь поддержать.
- Что такое?
Пытаюсь проглотить всю тысячу осколков своего разбитого, раскрошенного в стеклянную пыль, сердца.
- Сиэль…я беременна.
Он так молод.
***
Он так ни разу и не выпускает мою руку из своей.
Мы так молоды.
Я не чувствую в себе счастья, даже когда ребенок, наконец, выходит, и я выпускаю всю оставшуюся боль в последнем хриплом крике. Сиэль, покачивая на руках свое дитя, выглядит заинтригованным: это девочка, с яркими, сверкающими голубыми глазами. Совсем как у него.
- Шестнадцать, - шепчет он сам себе, глядя, как ее уносит медсестра.
Он поворачивается ко мне.
- Лиззи, ты как? Она очень красивая, правда?
Сиэль вытирает слезы с моего лица своими ладонями.
Дверь за медсестрой закрывается, и мы остаемся одни. Он продолжает держать меня за руку, наблюдая за мной с еле заметным волнением.
Руки у Сиэля холодные. Для меня у него всегда были холодные руки. И я не могу перестать себя спрашивать…
А для Себастьяна у него руки тоже – холодные?
На мои глаза против воли набегают слезы.
Поворачиваюсь к нему.
- Сиэль, - говорю я слабым, уставшим голосом. – Тебе не нужно от меня это скрывать.
Я задыхаюсь.
- Что? – он бледнеет. – О чем ты говоришь? Лиззи…ты сильно устала…
- Я знаю, чем вы занимаетесь по ночам в его комнате, за закрытыми дверьми, - говорю я, а потом опять начинаю плакать – рыдать. – Я знаю, я все знаю…Сиэль, почему?
Он беззвучно открывает и закрывает рот.
- Неужели ты меня совсем не любишь? – шепчу я, сглатывая слезы. – Ты ведь обещал, когда мы давали клятву у алтаря, обещал…
- Лиззи…
- Ответь честно – ты меня любишь?
Он долго молчит, сжав губы в тонкую белую полоску.
А потом отпускает мою руку и поднимает на меня взгляд своих удивительных синих глаз.
- Нет, - отвечает он мягко. Твердо.
И уходит. Через какое-то время мне приносят нашу дочь, но его уже нет.
Я прижимаю ее к себе и проклинаю, проклинаю эти удивительные синие глаза.
***
Он окружает меня заботой и вниманием. Обнимает меня за плечи, осторожно проводя пальцами по щеке нашей дочери.
- Как мы ее назовем, Лиззи? – спрашивает он меня.
Я уже знаю, какое имя хочу ей дать, но с того самого нашего разговора мне часто бывает сложно (страшно?) озвучивать свои мысли вслух.
- Мне…всегда нравилось имя Розамунда, - отвечаю я тихо спустя мгновение.
В голосе Сиэля отчетливо звучит удовлетворение.
- Розамунда, - повторяет он следом. – Это хорошее имя, Лиззи. Оно ей подходит.
Он снова дотрагивается пальцами до ее лица, осторожно, аккуратно проводит линию по брови до виска, очерчивая ее заспанные глаза удивительно синего цвета.
Я чувствую чье-то постороннее присутствие и поворачиваюсь.
Себастьян стоит в дверях, задумчиво нас оглядывая. Я знаю, что со стороны мы выглядим, как сошедшая с холста живописная картина идеальной молодой семьи: муж, жена и ребенок, нежные, близкие, любящие друг друга.
Наши глаза встречаются, и я чувствую, как холодок пробегает по моей спине.
Он отводит взгляд первым, словно ему стыдно на меня смотреть.
Прижимаю Розамунду к себе ближе. Сиэль недоуменно хмурится, оборачиваясь.
Я вижу, как они ловят друг друга взглядом. Вижу, как на щеках у Сиэля проступает легкий румянец, вижу, как он открывает рот, но ни звука не вылетает из его сжавшегося горла. Он опускает голову.
Себастьян разворачивается и растворяется во тьме коридора.
Смотрю на Сиэля с немым ожиданием. Я жду, сама не зная чего, может, того, чтобы он мне хоть что-то сказал, извинился, объяснил. Хоть что-то.
Но его губы плотно сжаты. Он молчит, глядя на нашу маленькую дочку с непонятным выражением на лице.
Я так недолго была его невестой, и, тем не менее…это время кажется вечностью. Я жена. Я мать. Мне шестнадцать. И мой муж, любовь всей моей жизни, от меня отворачивается.
И, оставив всех других позади, хранить верность только ей одной, пока смерть не разлучит вас.
Я так молода.
***
Сиэль ее откровенно балует.
Розамунда Виктория Фантомхайв – наша маленькая девочка. Он смотрит на нее с тихим обожанием в глазах, с любовью, так, как никогда не смотрел на меня. Она так молода.
Она выглядит его миниатюрной копией. У нее такие же пепельно-синие локоны, такие же темные глаза, такая же бледная кожа. И любит она его, кажется, больше, чем меня; стоит Сиэлю только появиться в ее поле зрения, как Розамунда забывает про все остальное и, хватая его за рукав, перебирает своими маленькими ножками за ним следом.
На улице осень.
Он больше меня не целует. Даже не пытается. Несколько раз после рождения дочки он пытался меня обнять. Пытался заставить меня поверить, что ему на меня не наплевать.
А потом просто перестал.
Иногда мне кажется, что я просто привидение в своем собственном доме. Прозрачная, нематериальная. Мой муж и моя дочка ведут себя так, словно меня здесь нет.
Но Себастьян от них отличается. Где бы я ни находилась, я всегда чувствую его взгляд на своем затылке, холодный, расчетливый. Окрашенный отрешенным любопытством и тайным знанием, и удовлетворенной похотью.
Я избегаю его всеми силами, как саму смерть. Ненавижу.
***
Приходит зима.
Сиэль подхватывает простуду и проводит в кровати с температурой чуть больше недели. Все это время я нахожусь рядом, молча укутывая его в одеяло и вытирая лоб холодным полотенцем. Он быстро выздоравливает и благодарит меня обезличенным поцелуем в щеку.
Я не знаю, что делать. Я люблю его, так сильно – любила всю свою жизнь, с того самого момента, как наши родители нас познакомили одним солнечным вечером десять лет назад.
Мы были так молоды.
И клятву у алтаря прошлым летом я давала на полном серьезе, всей душой.
Я не могу от него отречься, и неважно, на сколько еще новых осколков он разобьет мое сердце.
***
Четырнадцатое декабря. Вот Сиэлю и наступило семнадцать лет.
Но я, почему-то, не вижу в нем никакой радости; весь день он ходит бледный и молчаливый. Поле ланча он исчезает где-то в поместье, и в течение нескольких часов не найти ни его, ни Себастьяна.
А когда Сиэль появляется вновь, он еще бледнее и еще молчаливей.
Последние несколько месяцев я чувствую странное спокойствие. Это все потому, что он со своим дворецким не был близок уже долгое время; я знаю. Они оба хранят от меня секреты; они оба воздвигают против меня свои стены обезличенной тишины, но, тем не менее, я вижу, что не все у них радостно.
***
Уже вечер. Розамунда спокойно спит в своей люльке рядом с моей кроватью. Я сижу в гостиной, при неровном свете свечей штопая Сиэлевы чулки, когда с тихим скрипом открывается дверь, и он проскальзывает внутрь.
Его лицо невыносимо бледное, белое, как у призрака, и пальцы его ощутимо дрожат. Он с видимым усилием расправляет плечи и зовет меня.
- Лиззи… Элизабет. Мне нужно с тобой поговорить.
Он уже так давно не называл меня полным именем. Я тут же откладываю в сторону швейные принадлежности, уделяя ему все свое внимание.
Он вступает в круг света, и вздрагиваю, видя мрачное выражение на его лице и плохо скрываемый страх в глазах.
Встаю, пытаясь внутренне подготовить себя к тому, чтобы услышать что-то поистине ужасное. К этому времени я уже перестала баловать себя фантазиями и знаю, чего от него можно ожидать.
Обхватываю себя руками.
- Что случилось?
Он смотрит на меня с какой-то странной болью.
- Пожалуйста, пойми, - произносит он, тяжело роняя слова. – То, что я тебе сейчас скажу – абсолютная правда.
Я напрягаюсь еще сильнее, сжимая зубы.
Сиэль опирается на угол стола рядом со своим любимым креслом, словно боится, что ноги его не выдержат. И действительно, он выглядит сейчас до неприличия хрупко, словно рассыплется на осколки от малейшего прикосновения.
Меня снедает беспокойство. Да что же такое могло довести его до такого состояния?
- Лиззи, - говорит он, и голос его дрожит. – Завтра я вниз не спущусь.
Я не знаю, что ему на это сказать. Я не понимаю, о чем он.
Сиэль опускает глаза. Его взгляд блуждает по узорам ковра, отчаянный, беспокойный. Наконец, он делает глубокий вздох.
- Я имею в виду то, что…я… - его лицо искажает маска боли, и он выцеживает следующие слова с видимым усилием. – Я умру, Лиззи.
На меня словно кто-то опрокинул ушат ледяной воды.
- Что?
Сиэль закрывает глаза и прижимает дрожащую руку к губам. Его пальцы белые, такие белые, я вижу, как проступают синие венки под тонкой кожей.
- Сегодня я умру, - шепчет он, не открывая глаз. – Я…я лягу в постель и засну и…не проснусь следующим утром.
Он, наконец, открывает глаза, и в них столько страха, столько беспомощного ужаса. Я никогда его раньше таким не видела.
Стою, открыв рот, не в силах в полной мере осознать, что он мне только что сказал.
Сиэль собирается меня оставить? Свою жену и свою маленькую дочь?
- Это и есть твоя правда?
- …да.
- Объяснись.
Он явно удивлен моими словами и тоном. Может, даже шокирован.
Мое лицо – каменная маска.
Сиэль открывает рот, выдыхая со свистом воздух.
- Не могу, - наконец, выдавливает он, и голос его истекает непонятной мне мукой.
- Не можешь. – В моем горле зарождается тихая, страшная ярость. – Не можешь объясниться. Чего ты от меня хочешь услышать, Сиэль? – Опускаю руки по бокам, сжимая их в кулаки. – ‘Конечно, милый, спокойной ночи’, это ты хочешь услышать?
Он, если такое вообще возможно, бледнеет еще сильнее, и отступает от меня на пару шагов назад.
- Ты меня предал, - говорю я, и на смену тяжелой ярости к моему горлу подступают слезы, раздирая на части то немногое, что осталось от моего сердца. – И продолжал предавать раз за разом, ночь за ночью с самой нашей свадьбы. У алтаря, давая клятву верности, ты смотрел на него больше, чем на свою собственную невесту. Ты с ним грешил, я это видела, слышала, ты лег в постель с мужчиной в этом самом доме, нашем доме, ты отдал ему всего себя! Так назови мне, Сиэль Фантомхайв, хотя бы одну причину, по которой я должна молчаливо принять то, что ты собираешься этой ночью умереть!
Я захлебываюсь рыданиями. Слезы одна за другой катятся по моим щекам, срываются с подбородка и капают на пол. Пламя на одной из свечей затухает.
Сиэль белее снега. Он в ярости, или в печали, или, быть может, в шоке – я не могу разглядеть сквозь пелену слез в моих глазах.
- Лиззи, - шепчет он с ноткой мольбы в голосе. – Лиззи, пожалуйста…ты должна понять…
- Не понимаю! – пронзительно кричу во весь голос. - Не собираюсь даже пытаться! Объясни, о чем ты говоришь – и не смей от меня ничего больше скрывать – я заслужила право знать!
- Лиззи, пожалуйста, ты не понимаешь…
- Это ведь он, да? Себастьян? Это он во всем виноват – что у вас с ним за дела?
- Я… Я кое-что ему должен, Лиззи, ты не…
- Что ты ему должен? Жизнь? Как такое может быть?
- Это не… Лиззи, я не могу тебе рассказать, не могу…
- Чем он тебя завлек? Что он тебя требует? Объяснись сейчас же!
У Сиэля из горла вырывается странный звук, то ли полузадушенный крик, то ли всхлип, то ли что-то еще, и он одним движением срывает повязку с глаза, впервые на моей памяти его открывая…
- Я должен ему свою душу! – кричит он. – Душу свою! Я ему должен душу!
Его сотрясает крупная дрожь, почти конвульсии, и яркая лилового цвета звезда пульсирует в его правом глазу.
Пентакль. Я застываю.
Сиэль дрожит, глотая воздух жадно, жадно, словно боится не успеть им надышаться…словно…
А потом он разом поникает, отступает на шаг назад, позволяя повязке соскользнуть с обессилевших пальцев и бесшумно спланировать на пол.
- Помоги мне Боже, - выдыхает он еле слышно, слабо. – Помоги мне Боже, Лиззи, мне так страшно.
Его глубокие синие глаза подозрительно блестят, и он снова прижимает дрожащую руку ко рту и просто смотрит на меня.
- Мне так страшно, - вырывается у него.
он так молод
- Лиззи, ты даже не представляешь себе, что он такое…я всегда это знал, но…но Лиззи, Лиззи, мне так страшно…я не знаю, что мне делать.
Я молча смотрю на Сиэля. В его глазах стоят слезы и безграничный ужас.
Моя ярость медленно из меня утекает.
Мы с ним прожили вместе меньше двух лет.
Я его жена.
У меня есть долг, следовать которому я поклялась у алтаря, и кольцо, золотой ободок на безымянном пальце, символ моих обещаний.
Он нарушил все свои клятвы. Он предавал меня снова и снова, столько раз, что я давно уже сбилась со счета. Но я все равно его люблю.
И я его не предам.
Подхожу к нему ближе. Обвиваю его руками, прижимаю к себе. Он оседает в моих объятьях, вжимаясь лицом в мое плечо и слегка подрагивая.
- О, Лиззи, - шепчет он надломлено, - Боже, Лиззи, прости меня, прости…я причинил тебе столько боли…мне так жаль…
Закрываю глаза, скрывая выступившие слезы.
- Я больше не буду просить тебя объяснить.
Потому что он все равно ничего не расскажет.
- Этого можно как-то избежать?
Он отрицательно качает головой и приглушенно всхлипывает.
- О, Сиэль.
Его трясет мелкой дрожью.
Я отстраняюсь и беру его лицо в свои руки.
- Этот дом был полон секретов с тех самых пор, как я в него въехала, - говорю я ему, впитывая глазами каждую черточку его лица, такого красивого, бледного, молодого лица – он так и не повзрослел. – Видимо, это один из них.
- Я бы тебе рассказал, - отвечает он мне. – Если бы мог, я бы тебе все…
- Шшшш, - успокаивающе глажу его по волосам. – Ты сказал, что должен ему свою душу. Я не понимаю, что это значит. Ты всегда находил пути избежать всех данных мне обещаний. Так что хоть это – сдержи.
- Но я не могу, Лиззи, мне так страшно…
Прижимаю палец к его губам.
- Нет. – Я снова плачу. Ничего не могу с собой поделать. – Будь храбрым, Сиэль. Это не честно. Я не могу этого понять. Но, раз ты сказал, что должен…
- Я оставлю тебя одну, - шепчет он. – Я… Как ты можешь меня прощать снова и снова? Как ты можешь меня любить? Я этого не достоин, Лиззи, не трать на меня свое время.
- Я поклялась тебя любить у алтаря, - отвечаю я, с трудом проталкивая слова сквозь внезапно сжавшееся горло. – Я не предам свою клятву.
- Мне так жаль, Лиззи, - выдыхает Сиэль. – Прости меня. Пожалуйста.
Поднимаюсь на носочки и прикасаюсь своими губами к его холодной мокрой щеке.
- Вытри глаза, - говорю ему твердо.
- Как ты можешь быть такой сильной? – спрашивает меня Сиэль, проводя рукой по моей щеке с болезненной нежностью, с эхом давно уже умерших чувств.
У меня не хватает мужества, чтобы сказать ему правду. Потому что никакая я не сильная. Потому что я умираю вместе с ним.
Он закусывает губу, осторожно касаясь золотого кольца на моем безымянном пальце.
Наконец, Сиэль берет себя в руки. Выпрямляется, вытирает глаза и поднимает гордо подбородок.
- Прощай, - шепчет он мне.
И уходит.
Дверь открывается и закрывается. Его шаги постепенно затихают.
Я остаюсь одна в пустой гостиной.
Его больше нет.
***
Я стою в коридоре, рядом с дверью на террасу. На улице светит солнце.
Я жду Себастьяна.
Он появляется спустя несколько минут и явно не ожидает меня здесь увидеть.
Я – обломанный, испещренный трещинами кусок арктического льда.
Он сдержанно мне кланяется.
- Моя Леди, - говорит он тихо. – К сожалению, я вынужден покинуть этот дом.
- Конечно, - киваю я спокойно. В моем мертвом голосе не проскальзывает ни единой эмоции. – Но, прежде чем ты уйдешь, Себастьян, у меня к тебе одно последнее задание.
Себастьян выжидающе на меня смотрит.
Я протягиваю ему листок бумаги, маленький, свернутый множество раз.
- Я хочу, чтобы ты кое-что приобрел для меня. После этого можешь уходить.
Он берет листок и аккуратно его разворачивает. Пробегает глазами по написанному. На его лице нет удивления.
- Как прикажете, Моя Леди.
Он разворачивается, готовый исчезнуть, раствориться в утреннем сумраке.
- Себастьян.
Его темные, темные глаза впиваются в меня.
В самом краю его радужки я вижу отблеск глубокой, до боли знакомой голубизны.
И холодею.
- Я не знаю, что именно ты с ним сделал, - говорю я устало. – Но его…больше нет.
Себастьян кивает. Я заставляю себя поверить, что печаль на его лице – всего лишь очередная маска.
- Ты оставил его наверху. – Это звучит, как утверждение, а не вопрос.
Он снова кивает.
Я закусываю губу. Мне больше нечего ему сказать.
***
За несколько часов до наступления темноты от входной двери по дому разносится стук. Когда я открываю дверь, за ней никого нет. Но на пороге стоит стеклянная фиала с белым порошком внутри.
Аккуратно прячу ее под платок и поднимаюсь наверх.
***
Я нежно целую сладко сопящую в своей колыбели Розамунду. Она так на него похожа – такие же пепельно-синие локоны, такие же глубокие глаза.
Оставляю записку рядом с ней на подушке.
***
Дверь в спальню Сиэля не заперта.
Я осторожно проскальзываю внутрь и закрываю ее за собой.
А вот и он сам: лежит в кровати, неподвижный, спокойный, как будто просто спит. Но я-то знаю, что это не сон.
Он голый. Я отчетливо вижу каждый изгиб его фигуры под тонким покрывалом. Его волосы разметаны по подушке, глаза закрыты.
Прижимаю фиалу с порошком к груди.
- Дорогие друзья, - шепчу я ему, себе. – Мы сегодня здесь собрались перед ликом Господа Нашего и перед лицом этой компании…дабы соединить священными узами брака…этого Мужчину и эту Женщину.
Я срываю с фиалы пломбу дрожащими пальцами и устраиваюсь рядом с ним. Шелковое постельное белье Сиэля приятно холодит кожу.
Его тело все еще теплое. Его руки расслабленно лежат поверх простыни.
С моего лица капают слезы. Я не могу и не хочу их останавливать.
Одной рукой я сжимаю фиалу, а другой аккуратно дотрагиваюсь до Сиэля и укладываю его голову себе на грудь. Дрожащими пальцами отвожу его пепельные волосы с глаз, заправляя ему их за ухо. Нечаянно задеваю рукой его грудь, и она такая неестественно-холодная, что я тут же отдергиваю ее обратно.
Наклоняюсь слегка и целую его в лоб.
- Посему…если кто-то знает причину…по которой эти двое не могут…скрепить свой союз узами брака…говорите сейчас или…умолкните навеки.
Мышьяк неприятно горчит на моем языке.
Я откидываюсь на подушки, прижимая бездушное, но все еще теплое тело Сиэля ближе.
Смотрю на его прикрытые веки с пушистыми ресницами, представляя за ними глубокую синеву его глаз.
- Мы так молоды, - шепчу ему в висок.
***
Аминь.
